Гибель богов натурализма. Наука и христианство. Часть 2. Псевдонаучность научной картины мира.

Научная деятельность основана на ментальности философских традиций эмпиризма и рационализма. Уже на этапе изучения «эмпирически данных» фактов используются различные абстракции, как правило не отрефлексированные.^[1] Ибо факты не являются «эмпирически данными», а «научными фактами» (теоретически нагруженными), рассматриваются под углом зрения господствующих научных взглядов. «Научные истины» представляют собой сменяющие друг друга теориями, которые позволяют частично объяснять, систематизировать, предсказывать ограниченный сегмент материальных явлений. Научные теории не выводятся на прямую из опыта, никогда не являлись прямым следствием опыта. Естествознание – это не упорядоченная сумма наблюдаемых фактов, а спектр моделей, в построении которых учёные исходят из опыта, во многом формируемым научной традицией. В свою очередь, теории в естествознании вполне не доказываются, ибо окончательные доказательства во многих случаях невозможны. Эксперименты лишь демонстрируют, что та или иная теория лучшее из того, что представлено на рынке концептуальных моделей объяснения, систематизации и прогнозирования. Не смотря на уверенность учёных в универсальности науки («полученные знания истинны для всей вселенной») новые законы и теории со временем опровергают предшествующие. Выводы из этого были критически осознаны только к середине ХХ века в философии науки неопозитивизма.

Мировоззренческие основания науки покоятся на культуре мышления, которая изначально не соответствует основным принципам научной же методологии. Ибо постулаты и предпосылки науки не верифицированы^[2] ни эмпирически, ни логически, не могут быть проверены и подтверждены ни опытно, ни с помощью теоретических доказательств. Основополагающими постулатами науки являются аксиомы, которые недоказуемы, не доказываются, а принимаются на веру. Не сознаются также источник и причины «научной веры», являющейся фундаментом эмпирического и рационального научного познания. Этот «скандал науки» до сих пор не отрефлексирован. Научное мышление пронизано натуралистическим мифотворчеством.  «Мы должны признать первую особенность или, если хотите, первый парадокс в развитии науки: творческая составляющая науки – процесс выдвижения новых гипотез – не обладает какими-то особыми чертами, присущими только науке. Во всяком случае, мы не можем его отличить от мифотворчества. Это очень важное утверждение. Из него следует, что в момент, когда гипотеза выдвигается, не нужно слишком заботиться о её обосновании – важнее, говоря словами Бертрана Рассела, поверить в неё из каких-то интуитивных, т.е. попросту необъяснимых, побуждений… Гипотезы не могут быть верифицируемы – они могут быть только не фальсифицируемы; это второй парадокс науки» (В.В. Налимов). Строго говоря, все гипотезы (и те из них, которые стали общепризнанными теориями) рано или поздно заменяются новыми гипотезами и теориями, то есть фальсифицируются[3]: «Критерием, отделяющим научные концепции от ненаучных, скорее надо признать их способность к саморазвитию, т.е. к самоуничтожению… Рост науки – это не столько накопление знаний, сколько непрестанная переоценка накопленного – созидание новых гипотез, опровергающих предыдущие» (В.В. Налимов). 

В современной теоретической науке постулатов становиться всё больше, а здравого смысла меньше. Столпотворение гипотез вносит сумбур в научную картину мира, методолог науки Пол Фейерабенд доказывает, что «Разные гипотезы сосуществуют друг с другом, и элементы одной редко вливаются в другую, а дискуссии между сторонниками разных точек зрения бесплодны, ибо каждый остаётся при своём мнении. Мнение это произрастает из имманентной исследователю мировоззренческой парадигмы. Именно исходя из неё, он “строит” свою теорию, а затем “подгоняет” под неё факты, т.е. приступая к исследованиям, учёный уже имеет определенный “скелет” теории, и полученным в опытах “мясом” фактов “оклеивает” именно этот, избранный им заранее, а не какой-нибудь другой “скелет”. Его оппонент теми же самыми фактами подкрепит совсем иную гипотезу, в корне противоречащую первой» (Фейерабенд П. Против методологического принуждения // Фейрабенд П. Избранные труды по методологии науки — М.: Прогресс. 1986 — 542 с.). 

Инерция ограниченного эмпирически-рационалистического познания приводит и к внутреннему кризису: наука всё более дробится на малопроницаемые друг для друга сферы, господствующий дух «научного профессионализма» всё больше удаляется от бескорыстного познания: «На поддержание воображаемых узкоспециализированных миров – со своими социокультурными нормами, правилами и дискурсивными образцами расходуется титаническая энергия. Она идёт на заслоны для пришельцев со стороны, дискредитацию фактов, не согласующихся с логически выстроенными системами и построениями. До определённого предела наука желает “знать”, но за ним столь же сильно её сегодня стремление “не знать”. Когда-то науку заселяли подвижники и романтики. Затем в неё пришли прагматики. Романтиков через поколение почти не осталось. Иногда думаешь, где я нахожусь: в храме науки или в дипломатической академии. Вместо поиска истины - поиски титулов, вместо шизоидного профессора - преуспевающий менеджер, вместо раскрытия тайн мироздани - тонкое соблюдение “тайн мадридского двора”. Конечно, какая-то доля учёных осталась и будучи загруженной очередным актуальным заданием, начинает рассматривать его как прикрытие для “подпольного” занятия теорией; в это число нередко входят одарённые искатели нового, которых не удовлетворяет стандартизированная массовая работа. Появляется своего рода научный андерграунд, ценность творчества которого признаётся лишь знатоками, а руководством рассматривается как чудачество» (Ю.Н. Голубчиков Основы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 27).  

Более того, «Становится все более очевидным, что сама наука имеет черты замкнутой и нетерпимой псевдорелигиозной конфессии. Научная “парадигма», определяемая как внутренне связанная совокупность методов постановки проблем и их решения, приводит к отказу принимать во внимание те факты, которым в пределах этой парадигмы не находится места. Именно этим самоограничением достигается практическая эффективность науки, но тем самым снижается её претензия на универсальность и объективность» (Л.Л. Регельсон, И. Хварцкия). Поэтому начиная с середины ХХ века в науке не сделано ни одного фундаментального открытия, всё – сплошь научные технологии.

Отбор мировоззренческих постулатов и гипотез науки мотивируется во многом потребительской установкой общества, историческими аффектами, коллективным бессознательным, преисполнен гипостазирования[4] («мир – автомат», «вселенная – заведённые часы», «знание – сила», «критерий познания – позитивный опыт, то есть эмпирически данное, фактическое, несомненное»). К научному мышлению во многом можно отнести научную характеристику древней мифологии: «научное» мифотворческое сознание нередко воспринимает мифические фантазмы за реальность, относится к собственным мифам как к высшей парадигме и диктующей инстанции, неспособно провести различие между естественным и сверхъестественным, безразлично к противоречию, в нём нередко над абстрактными понятиями превалируют чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность… 

Учёным ещё предстоит согласиться с тем, что современная наука по большому счёту не отражает какую-то физическую реальность, а представляет сбой непрерывную смену концептуальных моделей, описываемых математически. Научные теории становятся математическими абстракциями, большинство из которых не имеют и не могут иметь экспериментального подтверждения. Наиболее умные учёные это сознают: «Наука – это особая разновидность Игры. Игра ведётся по особым правилам, которые известны и понятны всем играющим, хотя они и не были ещё ни разу классифицированы и кодифицированы. Правила в своей основе остаются неизменными вот уже около 300 лет. В процессе этой Игры создаются хитроумные и всё усложняющиеся теоретические построения, которым сами игроки, кажется, не очень верят. Во всяком случае, законченное знание у них считается заблуждением, ибо только тот учёный считается по-настоящему талантливым, который сумел разрушить то, что было создано до него. Что является выигрышем в этой Игре? Это ясно: для одних – возможность построить новую, наиболее хитроумную теорию; для других и для остальных людей, не входящих прямо в Игру, – возможность овладеть ранее неведомыми силами природы, что почему-то удаётся сделать, исходя из этих эфемерных теорий; для третьих – извлечь из Игры что-то чисто материальное, уже не относящееся прямо к Игре. Эти последние играют в ту же Игру, но уже не по тем правилам, что остальные, и мешают им. Одно из главных, основных правил, кажется, состоит в том, чтобы играть так, чтобы Игра никогда не становилась скучной. Как только она теряет свою остроту, начинают строиться еще более хитроумные догадки и несколько меняются правила Игры, и, что уже совсем удивительно, опять всё получается хорошо, хотя играть становится все труднее, и труднее, и труднее… Парадигма[5] есть некое интеллектуальное поле – размытое поле аксиом, определяющих, что есть научное в науке» (В.В. Налимов). Где здесь «объективное познание природы», по сравнению с которым духовные реальности являются ложными образами!?

Наука всегда и во многом двигалась социальной мотивацией учёных, в том числе и корпоративной мотивацией научного сообщества. В учёном мире нередко правыми оказываются не те, чьи гипотезы и теории более доказательны, а те, кого приемлет инерционная научная традиция, и даже научная «мода». В конечном итоге, «научным» объявляется то, что признаёт научное сообщество в целом. В свою очередь научный мейнстрим[6] определяется потребительской установкой общества в конкретную эпоху. В истории известно множество фактов, когда более «прогрессивные» научные открытия пробивались десятилетия и даже столетия. А сколько так и не пробились? Член Комиссии Академии Наук по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований А.Г. Сергееев считает, что в социальном измерении наука гораздо тоталитарней христианства и философии. Теории учёных, противопоставляющих себя глобальному сообществу, объявляются не научными. Любая идея, деятельность или теория, не легитимированная научным сообществом – ересь. Наука – это прежде всего сообщество со своими практиками и традициями, социальный институт, организующий практику разработки и признания этих теорий.

Итак, объективистский пафос науки покоится на вполне субъективных основаниях. Основоположениями науки являются натуралистические мифы. При этом очевидны адекватность и колоссальная практическая эффективность научно-технической деятельности и научных предсказаний в освоении природы, но это не исключает того, что за пределами микроскопически узкой полосы натуралистически освоенного находится 1) бесконечно непознанная натуралистическая вселенная, а также 2) глубочайший и сложнейший ряд иноприродных реальностей, воздействующих на натуралистический космос.

Периферийно касаясь за-натуралистических измерений реальности, учёный мир тут же объявляет их материей, веществом. Так нечто, называемое «тёмной материей»[7], не испускает, не поглощает, не отражает и не отклоняет свет, адиоволны, инфракрасное, ультрафиолетовое, рентгеновское и остальные диапазоны электромагнитных излучений. То есть,  не только не является «непосредственной данностью», но и принципиально не наблюдаема, не обнаруживаема никакими «чувственными ощущениями», как бы они не были расширены технически. В данном случае отсутствует основополагающий признак материи, вещества как таковых. Строго научно говоря, научно не необоснованно и бездоказательно называть материей и веществом некую ненаблюдаемую реальность (по утверждению учёных её в космосе более 90%), которая проявляет себя только через гравитацию. Допустить, что проявляться через гравитацию может и не материя, и не вещество, не позволяет ограничение сознания учёных научной мифологией. Современная наука «наблюдает» и фиксирует взаимодействие обширного научно технологического слоя (приборов) с некими явлениями. При этом описать «наблюдаемые» явления возможно только математически. Что больше отражают математические абстракции – воздействие техники на объекты наблюдения или воздействие их на технику, либо проецирование заведомой научной установки тех, кто создаёт технику и организует эксперимент, – критически не осознаётся. «Привнеся инструмент познания, техника оградила исследователя от природы, сузила сектор его обзора. Он стал рассматривать мир через рентгеновские телескопы, электронные микроскопы, ядерные ускорители, космические снимки, хроматографы и масс-спектрометры. Физическим приборам были уподоблены и органы человеческого тела. То, что оказалось за пределами датчиков и статистики, стало выпадать из поля зрения так называемой фундаментальной науки» (Ю.Н. Голубчиков Основы гуманитарной географии М.: Инфра-М, 2011, с. 25-26).

Учёные до сих пор убеждены, что возможно познавать только натуральное, материальное, физическое: «Все достижения современной мировой науки базируются на материалистическом видении мира. Вопрос этот давно решен и, в этом смысле, нам просто не интересен. Ничего иного в современной науке просто нет. Прекрасно высказался на эту тему известный американский физик, лауреат Нобелевской премии С. Вайнберг: “Опыт учёного делает религию совершенно несущественной. Большинство учёных, которых я знаю, вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами”» (Открытое письмо десяти академиков РАН президенту Российской Федерации В.В. Путину – Е. Александров, Ж. Алфёров, Г. Абелев, Л. Барков, А. Воробьев, В Гинзбург, С. Инге-Вечтомов, Э. Кругляков, М. Садовский, А. Черепащук). Более того, «Религии это, в значительной мере, собрание древних сказок… Мне лично совершенно непонятно, как такое огромное количество людей может и во взрослом возрасте верить в эти сказки» (академик В.Л. Гинзбург). Академику, как и его единомышленникам, невдомёк, что практически все творческие гении человечества верили в «эти сказки». Так же им не доступны и противоположные мнения авторитетных учёных: «Уничтожение или прекращение одной какой-либо деятельности человеческого сознания сказывается угнетающим образом на другой. Прекращение деятельности человека в области искусства, религии, философии или общественной жизни не может не отразиться подавляющим образом на науке» (В.И. Вернадский).

Первые каменные орудия первобытных людей были революционно эффективными, выводили жизнь людей в иное измерение. Но если бы перволюди сводили своё миропонимание к функциям изготовляемых орудий, то вряд ли бы сложилась человеческая цивилизация. С самого начала люди осваивали природу и обустраивали свою жизнь, ориентируясь на духовные, религиозные сверхценности и сверхидеи. Не может же быть сплошной иллюзией и ложью измерение бытия, на котором покоится вся человеческая культура, цивилизация, история!

 Те, кто ограничил своё сознание материалистическим измерением, не способны обнаружить ненатуралистическое. Приборы созданы из натурального для изучения натуралистического универсума, за пределы которого приборы не могут заглянуть по природе своей. Но кто доказал, что натуралистическое – единственное измерение бытия? Наука не может этого доказать потому, что по природе своей ограничена натуральным. Строго говоря, не научно научное утверждение: то, что не может наблюдать наука – не существует. Наука и религия: религия не опровергает науку; науку может опровергнуть только следующая наука. Наука не способна по сути бытия отрицать то, что вне научного наблюдения в принципе. Сто пятьдесят лет назад наука утверждала совершенно другую картину мироустройства как единственно истинную. Через пятьдесят-сто лет многие сегодняшние «фундаментальные научные истины» будут выглядеть такими же ложными либо наивными.  Эта научная динамика не осознаётся учёными, ибо наука из инструментария познания природы превратилась в ложное мировоззрение, то есть в одну из форм идеологической мании.

Виктор АКСЮЧИЦ

.
ИСТОЧНИК

---

[1] Рефле́ксия (от позднелат. reflexio – обращение назад) –  обращение внимания субъекта на самого себя, на своё сознание, на продукты собственной активности, а также какое-либо их переосмысление. В частности, – в традиционном смысле, – на содержания и функции собственного сознания

[2] Верификация (от лат. verus  – «истинный» и facere – «делать») – проверка, проверяемость, способ  подтверждения с помощью доказательств каких-либо теоретических положений, алгоритмов, программ и процедур путём их сопоставления с опытными (эталонными или эмпирическими) данными, алгоритмами и программами. 

[3] Принцип фальсификации Карла Поппера – философский критерий, отделяющий научную картину от ненаучной.

[4] Гипостазирование (от греч. ὑπόστασις – сущность, субстанция) – приписывание отвлеченным понятиям самостоятельного существования, рассмотрение общих свойств, отношений и качеств как самостоятельно существующих объектов.
[5] Парадигма (от греч. παράδειγμα, «пример, модель, образец») – совокупность фундаментальных научных установок, представлений и терминов, принимаемая и разделяемая научным сообществом и объединяющая большинство его членов.
[6] Мейнстрим (англ. mainstream – основное течение) – преобладающее направление, популярная, массовая тенденция в какой-либо области для определённого отрезка времени.
[7] Тёмная материя (англ. "dark matter"). Прилагательные "dark" и "тёмный" кроме оттенка цвета означают также нечто мрачное, опасное, тайное, злобное.