воскресенье, 23 июля 2017 г.

ГИБЕЛЬ БОГОВ НАТУРАЛИЗМА[1] Часть 14. Пушкин о магии магизма



Народное творчество в сказках и мифах в большинстве своём описывает ненатуралистические – магические и инфернальные сферы с некоторым выходом в духовные измерения. Герой сказки выражает своего рода архетип различных взаимоотношений человека со сверхъестественными реалиями.
Гениальный Пушкин облекал некоторые свои творческие прозрения в жанр сказки. Одна из самых его таинственных сказок – «Сказка о золотом петушке». В ней не заложена жёсткая интрига, заговоры злодеек и завистниц, отравления, смерть и воскресение героев, как в сказках «О царе Салтане», «О мёртвой царевне и о семи богатырях». Нет в ней и прозрачного сказочного моралитета, как о наказуемой алчности в «Сказке о рыбаке и рыбке». В «Сказке о золотом петушке» мы смутно предчувствуем некую притчу, но схватить её содержание, при всей детскости изложения, чрезвычайно трудно. Вместе с тем, смыслы, открывающиеся в этой сказке, поражают глубиной и актуальностью, особенно в наше время всеобщего помешательства колдовством, оккультизмом, магией.
Пушкин начинает повествование «О золотом петушке» с типичного для сказок указания на иноположенные измерения описываемых событий:

Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве…

Как известно, царь Додон (имя, говоря современным языком, вполне абстрактное, чем автор показывает, что в данной ситуации может оказаться любой правитель, каждый человек)

под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить…

В этот момент, как и должно быть при ослаблении жизненного напряжения, государственной воли («смолоду был грозен он»), на него и его страну обрушиваются невзгоды:

Тут соседи беспокоить
Стали старого царя
Страшный вред ему творя.

Чтобы сохранить и оградить свой жизненный космос,

Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.

Долг и обязанность правителя перед своим народом требовали от него огромных сил и могучей воли, которые к старости иссякли. Жизнь – это непрекращающаяся брань с враждебными стихиями, прекратив жизненное напряжение человек не останавливается на достигнутом, а падает в бытии. Устав от выполнения своего предназначения Додон, попытался решить все проблемы одним махом – с помощью средств сверхъестественных:

…с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездочёту и скопцу…

Здесь мы подходим к основной духовной теме сказки – прельщению магическими и инфернальными силами: стремлению отказаться от бремени жизненного назначения и компенсировать свои немочи эксплуатацией магических сил. Человека всегда подстерегает соблазн сбросить груз жизненных забот, которые требуют непрерывных усилий и личной ответственности. Но силы, которым вверяется герой сказки, хотя и не земные, по сути являются недуховными, нетворческими, неорганичными для творческого действия в мире сем: звездочёт – значит знаток астральных сфер и законов, но он же и скопец – бесплоден по естественному счёту. Он вынимает из таинственного «мешка золотого петушка», который отныне чудесным образом заменит собой всю рать и мощь государства, а также волю государя.
Звездочёт – это реальный человек – «в сарачинской шапке белой, весь как лебедь поседелый». Впоследствии он умирает как простой смертный. Но золотой петушок – это что-то реально-нереальное, ложный флюгер и указатель, пагубный вестник, средство связи с магическими силами, способными оказать помогу в делах. Это злой дух, используемый в чёрной магии. Не случайно он предстаёт в образе птицы – одного из знаков зодиака восточного гороскопа. И сам звездочёт явно восточного происхождения. Во времена Пушкина не было повального увлечения гороскопами, тем поразительнее его художественное предвидение.
Сделка звездочёта и царя точно сформулирована:

За такое одолженье,
Говорит он в восхищеньи,
Волю первую твою
Я исполню, как мою.

То есть, взамен предоставления земных благ колдун требует волю царя, а точнее – душу. В ближайшей перспективе магический страж одаряет Додона и его царство благодеяниями, которые, правда, усыпляют чувство самосохранения и полностью демобилизуют человека:

И кричит: «кири-ку-ку.
Царствуй, лёжа на боку

Поначалу петушок ведёт себя, как и обещал звездочёт, верно служа интересам страны, вовремя предупреждая об опасностях. Он становится для царства незаменимым:

И соседи присмирели,
Воевать уже не смели…

Благодаря магическому защитнику восстанавливается мирная и спокойная жизнь. И только спустя несколько лет петушок прокукарекает (обратившись на восток) гибель всего царского рода. Магические силы первоначально одаряют человека, вступившего с ними в сговор, земными благами, скорыми результатами, тем самым заманивая, заставляя уверовать в их незаменимость, – чтобы поработить и, в конце концов, поразить обезволенного человека. Так лечение у продуктивного экстрасенса может дать ощутимые результаты: проходит боль, отступает болезнь. Но замечено, что характер пациента и его душевный строй нередко меняются после воздействий такого рода «целителей».
Природа зла – во лжи, оно подменяет реальность на фикцию, на безблагодатную ирреальность. Человек, вступивший с силами зла в сговор, обречён брести вслед за болотными огнями. Додон и попадает по водительству золотого петушка в странный мир, без роду и племени, в некое безжизненное пространство:

Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана…

Пушкин особенно настаивает на безмолвии и безымянности того места, куда завёл царя петушок«Всё в безмолвии чудесном». Для поэта, написавшего строки:

«любовь к родному пепелищу,
любовь к отеческим гробам…», –

крайне важно, что здесь нет даже надгробного кургана. Представив себе очень красивое горное место, где не слышно пения птиц, журчания ручья, шума ветра, понимаешь, что таковое место – вненационально и даже иноприродно. Из реальной жизни – следующая панорама:

Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.

В ущелье тесном – это и пропасть, и тупик одновременно. Таким образом, петушок завёл войско и царевичей в ино-реальность, в некий удушающий золотой ад.
Но в этом вакуумном промеж высоких гор мире есть сокрушающе ощутимая реальность – два мёртвых тела братьев, убивших друг друга из-за царицы-колдуньи. Здесь Пушкин отбрасывает всякую сказочность, становясь жёстким реалистом, вплоть до документальности:

Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мёртвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве…

Что заставило воинов разоружиться, демобилизоваться, вместе с тем, пойти брата на брата? Что помутило их разум и души? Магические посланники поражают не только Додона, вступившего в сговор с ними, но и весь царский род. Не случайно, увидев тела мёртвых сыновей,

Царь завыл: «Ох, дети, дети!
Горе мне! Попались в сети
Оба наши сокола!
Горе! Смерть моя пришла».

Увидев убитых сыновей, он говорит о своей погибели как царя и о своей смерти как человека. Православие учит: колдовство столь тяжкий грех, что за него приходится расплачиваться не только самому виновнику, но и чадам его, всему роду.
В основе любых магических заклинаний и оккультных ритуалов заложено повторение (петушок кричит три раза через каждые восемь дней). Пробудив и вызвав к жизни духов зла, их невозможно оградить или остановить, они неукротимо захватывают всё большую территорию, поражают всё больше душ. В природе зла – ненасытность и дурная бесконечность. Зло подобно атомной реакции – раз выпущенное на свободу, оно будет множиться и делиться, пока не разрушит всё доступное. В нашем повествовании загублен не только царский род, но и всё войско:

Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.

Пушкин предельно ясен и жёсток в своём понимании масштаба наказания, которое следует в результате сговора с силами небытия. Зло стремится уподобить жертву своему бесплодному (вспомним, что маг – скопец) смертельному образу. После Додона не остаётся ничего – ни сыновей, ни страны, он оказывается бесплодным и как человек, и как царь.
В последний момент Додон вполне осознает трагедию происходящего: и смерть сыновей, и даже наиреальнейшую угрозу своей собственной смерти. Но эта агония человека в нём, ибо в тот же миг

Вдруг шатер
Распахнулся… и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя, как заря,
Тихо встретила царя.

Отдавшийся очарованию обольстительного магического образа,

Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей
.....................
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищён…

Сполна описаны естественные последствия недолжных игр со сверхъестественным: потеря собственного разума и речи (царь умолк), своего рода гипноз (ей глядя в очи), обрыв главных жизненных связей – родственных, забвение самого дорогого и ценного в жизни (сыновей), безволие и подчинение ложному авторитету (покорясь ей безусловно). Это состояние духовного дурмана можно характеризовать как прелесть и соблазн (околдован, восхищён).
Именно в тот момент, когда царь окончательно прельщён, потребовалось платить по счетам:

Царь, ответствует мудрец.
Разочтёмся, наконец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу…

Будучи уже в полном духовном плену, Додон, тем не менее, не способен окончательно удовлетвориться и успокоить душу созерцанием вожделенного образа, который является всего лишь прельстительной иллюзией. Но сама связь с магической и инфернальной реальностью – не безобидная фикция, она не проходит бесследно, рано или поздно подменяет человеческую природу. Попытка бунта Додона обнажает, насколько немощна заколдованная человеческая натура:

Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. Вся столица
Содрогнулась, а девица
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать греха.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.

К этому моменту Додон не принадлежит себе, он окончательно зомбирован. Всё, что является человеческими приметами – распознание зла, боязнь греха, отношение к убийству как к злодеянию (вся столица содрогнулась) – в нём атрофировано (усмехнулся ей умильно). Смутная тревога (встревожен сильно), выражающая остатки нравственного чувства и духовного самосохранения, всё ещё гложет душу героя, но и она вытесняется умилением колдовскими чарами.
Реакция магического мира на недолжное для человека отношение к нему – гибельна. Петушок клюнул в темя – инфернальная магия поражает и умерщвляет, прежде всего, сознание человека. Заканчивается всё, как и предопределено – миражи рассеиваются, как только сходит со сцены субъект обольщения:

А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Сказка ложь, да в ней намёк!
Добрым молодцам урок.

Намёк на гибельные чары магических и инфернальных сфер. Урок же в том, что отношения со сверхъестественным крайне прельстительны, соблазнительны и жизнеопасны вне ориентации на духовные, божественные сферы. Человек – существо не от мира сего – не способен противостоять агрессивным стихиям (натуралистическим, фатальным, роковым, магическим, инфернальным) по тем правилам, которые они навязывают. Человек – образ и подобие Божие, соратник в миротворении – вполне правомочен и полномочен справляться с жизненными задачами только при опоре на духовные силы, дарованные Творцом бытия.




[1] Натурали́зм (фр. naturalisme; от лат. naturalis – природный, естественный) – материалистическое атеистическое мировоззрение, рассматривающее природу как универсальный принцип объяснения всего сущего.

Комментариев нет:

Отправить комментарий